Наполеон тактика ведения боя война и мир. Наполеон как полководец. И вот нашли большое поле…

Дата: 17.06.2022

Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдём ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Михаил Лермонтов, «Бородино»

«Если император Наполеон начнёт против меня войну, то возможно и даже вероятно, что он нас побьёт. Мы не пойдём на риск. За нас - необъятное пространство, и мы сохраним хорошо организованную армию. Если жребий оружия решит дело против меня, то я скорее отступлю на Камчатку, чем уступлю свои губернии. За нас будет воевать наша зима», - объяснял царь Александр I французскому послу маркизу де Коленкуру.

Шёл 1811 год. Некогда революционная Франция снова превратилась в монархию (точнее, империю), но на её отношениях с Россией эта перемена не отразилась никак. Под знамёна новоявленного императора добровольно или по принуждению собирались армии почти всей Европы. И то, что собирались они в Польше, а не во Франции, наводило на неприятные мысли.

МЫ ДОЛГО МОЛЧА ОТСТУПАЛИ…

Наполеон не испугался царского предупреждения. Он был готов к хитроумной тактической борьбе, к суровому климату и походу через дремучие леса, среди которых придётся снабжать войско за счёт экспроприаций у местного населения. Он приказал заготовить и доставить к границам России продовольствие на 50 дней боевых действий. Дольше император воевать не собирался. Не намеревался он и углубляться во вражескую территорию дальше Витебска. Французская армия славилась своей подвижностью; Наполеон был уверен, что быстро догонит и уничтожит русских.

Но выматывающие марши продолжались неделю за неделей, и конца им не было видно. По дорогам среди сожжённых полей и деревень тянулись бесконечные колонны пехоты и конницы. Обозы и пушки вязли на переправах. Припасы, заготовленные для войны, подходили к концу. Вот уже остались позади и Витебск, и охваченный пламенем Смоленск. А навязать бой русской армии не удавалось. Она уходила на восток, куда-то в сторону Камчатки.

Император принял вызов.

И ВОТ НАШЛИ БОЛЬШОЕ ПОЛЕ…

Замысел русских стратегов, конечно, не подразумевал отступления до Камчатки. Французам, как только их число сократится до разумного минимума из-за необходимости оставлять гарнизоны для поддержания порядка на уже захваченных территориях, следовало дать бой. Под Москвой силы почти сравнялись. И Кутузов, и Наполеон имели примерно по 130 тысяч. Но при этом французский император вёл отборные войска. У Кутузова же четверть армии составляли своевольные казаки, необученные новобранцы и ополченцы с импровизированными пиками.

Подробности сражения на Бородинском поле широко известны. Позиции русской армии протянулись примерно на 5 километров, фронтом на север, под острым углом пересекая старую Смоленскую дорогу, по которой двигались главные силы неприятеля. Пушки находящегося на левом фланге Шевардинского редута одновременно угрожали и проходящей южнее новой дороге, по которой также наступали французские части. Авангард Кутузова начал сооружать укрепления, и к моменту появления арьергарда всё было готово к бою. Основной задачей укреплений являлось препятствование развёртыванию вражеских частей. Под прикрытием выдвинутого в сторону противника редута (несколько восточнее его) армия Кутузова могла без помех заняться сооружением укреплений.

Как и следовало ожидать, французам это не понравилось. Авангард «Великой армии» немедленно атаковал Шевардино. Ожесточённые бои за редут начались 5 сентября. На следующий день редут был обойдён с юга, и его оборона потеряла смысл. Кутузов отвёл левый фланг назад, наспех прикрыв позиции флешами - треугольными валами, нацеленными остриём на противника.

В центре, прямо против Бородина и дороги, возвышались мощная укреплённая батарея Раевского. Правый фланг, занятый всей 1-й армией Барклая-де- Толли - двумя третями войска Кутузова, - протянулся на северо-восток от батареи, скрываясь за лесами и реками. Атаковать Барклая Наполеон мог, лишь двинувшись в обход под огнём пушек Раевского. Фактически всю тяжесть сражения должен был вынести левый фланг под командой Багратиона, против которого французы собрали большую часть своих сил.

Кутузов был готов к тому, что его левый фланг не устоит. Правое крыло русской армии, до которого врагу было не добраться, в этом случае развернулось бы и опрокинуло измотанных французов контратакой.

Наполеон не попался в ловушку. Атаковав сначала уязвимые флеши (полевые укрепления в форме тупого угла), сковав войско Багратиона охватом, почти уже разгромив его, император, неожиданно перенёс удар в центр - на батарею Раевского.

РУССКИЕ ДОРОГИ

Русские дороги XIX века едва ли могли удивить французов. Если они и отличались от европейских, то разве что протяжённостью. Трассы стратегические (та же старая Смоленская дорога) имели покрытие из щебня. От затопления дорогу спасали насыпи и кюветы. Через ручьи и реки были переброшены деревянные мосты. Мощёные пути считались всесезонными. Но их недостатком оставалась малая ширина - в каждую сторону мог двигаться один ряд повозок.

Грунтовые дороги «работали» лишь летом. Их отличал извилистый маршрут, огибающий пригорки и овраги, проходящий через многочисленные броды и паромные переправы. Зато движение было многополосным. Фактически оживлённая дорога представляла собой испещрённое колеями поле. Каждый стремился по целине объехать вязкую грязь и колдобины.

И ЗАЛПЫ ТЫСЯЧИ ОРУДИЙ…

Между полуднем и четырьмя часами дня напряжение достигло апогея. Выбитая ядрами земля уже не оседала. Пороховой дым затянул поле непроницаемой завесой. Почва между флешами казалась вспаханной рикошетами. Гул канонады был таков, что люди на передовой не слышали собственного голоса. Команды отдавались только жестами. Одновременно огонь вели тысячи пушек.

Под непрерывным градом ядер вал батареи Раевского таял, как песочный замок под дождём. Французские снаряды сбивали набитые землёй фашины, превращали в алые фонтаны людей. Взлетали, подброшенные могучим ударом, либо заваливались на бок, лишаясь лафетов, орудия. Новые пушки тут же занимали место уничтоженных - и стреляли, стреляли так часто, как только их успевали заряжать.

Стреляли по вспышкам, едва заметным сквозь густые облака дыма. В сторону французских батарей летели чугунные ядра и бомбы, уносились брандскугели, заставляющие вражеские зарядные ящики вспыхивать багровыми фейерверками. Если отблески в дыму прекращались, пушки переходили на картечь, поскольку это означало, что пространство между русскими и французскими батареями (порядка 600 метров взрытой и усеянной телами земли) снова заполнила атакующая пехота.

Стреляли картечью в дым, в разрывах которого плыли побитые пулями знамёна. А французы шли под градом свинца, под неслышный рокот барабанов. Шли строем, плотными колонами, хотя россыпью добежать можно было быстрее. Но что в одиночку делать на валу? Кроме того, в промежутки между редутами в любой момент могла выскочить русская конница. Французская сталкивалась с ней, пытаясь прорваться в тылы, за редуты, чтобы отрезать врага от подкреплений.

Огонь прекращался, лишь когда противник входил в «мёртвую зону» орудий, скатываясь в ров перед валом. И тогда навстречу ему по внутреннему склону бросалась русская пехота. Волны сталкивались на гребне среди смолкших пушек. Выстрелы в упор, штыковые удары, крики, смерть, короткое беспорядочное преследование бегущих, и затянутый мглой горизонт опять освещался залпом французских орудий, расчищающих поле для новой атаки…

В четыре батарея Раевского пала. Левый фланг русской армии давно уже был выбит из флешей, отброшен на километр назад, частично обойдён, но держался. Поредевшая тёмно-зелёная линия пехоты упрямо перегораживала поле, раз за разом отгоняя французскую конницу залпами. Теперь не устоял и центр, - а к этому Кутузов готов не был. Русские войска, выжидавшие в засаде на правом фланге, закрыли образовавшуюся прореху, но подходили беспорядочно. Конница, неспособная атаковать через естественные преграды, закрывала обзор пехоте, а пехота не давала стрелять пушкам. Наполеоновская артиллерия била в сгрудившуюся массу русских полков, но проделанные картечью бреши немедленно заполнялись. Изрядно сократившаяся в числе «Великая армия» стояла стеной в трёх или четырёх сотнях метров от новых русских позиций и не решалась двинуться вперёд. Таким образом возникло что-то вроде равенства сил. Ни одна армия не могла решительно пойти в атаку, но и отступать не имело стратегического смысла.

И всё же, игнорируя просьбы генералов вести в бой последний резерв - гвардию, Наполеон дал сигнал к отступлению. Бросив гвардию в огонь, император совершил бы ошибку. У Кутузова тоже имелись резервы: вся гвардия и ещё несколько полков не вступали в бой. Если бы атака французских ветеранов захлебнулась, русские могли бы перейти в наступление. Но Наполеон ошибки не совершил.

Бой, постепенно затухая, продолжался до восьми вечера. Дольше всего он шёл на левом фланге, где поляки Понятовского упорно пытались обойти русские позиции. Посыльные из штаба просто не могли найти рассеявшиеся по оврагам отряды. Наполеон готовился возобновить сражение с рассветом. Но утром нашёл русский лагерь пустым.

Внешность Кутузова не располагала к общению: он был неприятен, дороден, лицо его «украшали» шрамы от нескольких пуль. Тем не менее собеседником полководец был прекрасным, он свободно владел несколькими языками (включая латынь) и, как ни удивительно, обладал немалыми познаниями в математике. Наконец, человек этот считался опаснейшим интриганом Москвы и Петербурга.

В молодости весёлый, румяный, круглощёкий и острый на язык Кутузов как-то раз отпустил шутку в адрес генерал-фельдмаршала Румянцева. И это едва не стоило 25-летнему полковнику карьеры. С тех пор Михаил Илларионович стал скрытен чрезвычайно. Говорить он умел одно, делать другое, а думать третье, и такое поведение превратилось во вторую его натуру.

Слава человека изощрённого и коварного обеспечила Кутузову успех при дворе. Ему стали поручаться не только военные, но и дипломатические миссии, которые он с блеском выполнял. В какой-то момент и сам царь начал опасаться своего генерала. После разгрома под Аустерлицем Александр I жаловался втайне, что Кутузов (от командования в этой битве фактически отстранённый) каким-то образом сумел подстроить поражение из зависти к таланту своего монарха. Но открыто обвинить полководца Александр не пытался. С Кутузовым лучше было не связываться.

Перед началом Отечественной войны Кутузов убыл в Молдавию. Там, действуя сначала как полководец, а затем как дипломат, Михаил Илларионович обезопасил подступы к Российской империи, склонив к миру Турцию. О Багратионе как о полководце царь был довольно низкого мнения. Потому на западе армию пришлось возглавить завоевателю Финляндии и затем военному министру страны Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли.

Барклаю трудно было командовать отступлением войска. Ведь Михаил Богданович был немцем. В глазах войска и общества он оставался инородцем, трусом и предателем, сдающим Наполеону русские земли. Дошло до того, что армия отказывалась отдавать командующему честь, а приказания Барклаю приходилось передавать через подчинённого - Багратиона. Отношения с последним, кстати, у Барклая не складывались.

Кутузов тоже не испытывал к немцу нежных чувств. Об этом свидетельствуют письма Барклая, в которых он целиком приписывает себе одному заслугу спасения армии от разгрома под Бородино и, как следствие, избавление всей державы от захватчиков. К слову, на поле боя в тот день Михаил Богданович с истинно немецкой основательностью искал смерти. По легенде, под ним убили пять лошадей.

МОСКВА, СПАЛЁННАЯ ПОЖАРОМ

Наполеон, как известно, застал Москву пустой. Почти все жители покинули город. Но возможно ли, что 200 тысяч человек оставили свои дома и почти всё имущество лишь из патриотизма? Тем более захватчики не вызывали особого страха. Французские солдаты не отягчали свою совесть бессмысленными зверствами, ограничиваясь лишь грабежами.

Отход населения между тем имел вполне рациональное объяснение. Остаться на зиму в городе, отрезанном теперь от остальной России линией фронта, а от Франции тысячами миль, было бы само убийством. Все понимали, что французская армия непременно конфискует продовольственные припасы, а доставке хлеба из других районов воспрепятствует русская армия. Поэтому из Москвы не ушли лишь старики, которым было нечего терять, мародёры, готовые рискнуть ради чужого добра, и оптимисты, полагающие, что к зиме либо война кончится, либо город будет освобождён.

В первый же день оккупации Москва загорелась. Город пылал так, что Наполеон едва успел покинуть Кремль. Больше всего императора удручали охваченные пламенем дворцы. Вместе с ними рушились надежды на то, что русская знать, опасаясь за сохранность имений, склонит царя к миру.

КОГДА СЧИТАТЬ МЫ СТАЛИ РАНЫ…

Гонца с известием о победе Кутузов отправил в Петербург немедленно, ещё до окончания канонады. Полководец был стар и не мог долго ожидать почестей.

С военной точки зрения поражение потерпели обе стороны. И Кутузов, и Наполеон не выполнили поставленных задач. Потери, размер которых до сих пор является предметом споров историков, были очень велики с обеих сторон. Но если Наполеон лишился лучших солдат, то Кутузов - худших. Казачье войско, около полудня брошенное в рейд по тылам французов, было рассеяно и практически прекратило организованное существование.

С другой стороны, Наполеон в любой момент мог вызвать ещё сто тысяч человек из гарнизонов вдоль Смоленской дороги, а Кутузов подкреплений не ожидал, что позже привело к знаменитому решению об отступлении из Москвы.

«Тарутинский манёвр», в ходе которого русские, выйдя из Москвы, повернули на юго-запад, одновременно прикрывая пути в плодородные губернии и угрожая коммуникациям Наполеона, принято называть «гениальным». Но ещё Лев Толстой в «Войне и мире» отмечал, что армия и без полководца бы проделала именно такой путь. В чём же заслуга Михаила Илларионовича?

«Мы Наполеона не победим, мы его обманем», - сказал Кутузов, принимая командование войском. И обманул. Коварство заключалась в бездействии. Зная, что на французов чрезвычайно тягостное впечатление произвёл взятый с боем и разрушенный Смоленск, полководец оставил Москву нетронутой. Заняв удобную позицию для атаки, он просто встал лагерем.

Какие выводы должен был сделать император Франции? После Бородинской битвы русская армия не жжёт за собой города (как правильно подметили французы, Москву поджигали не военные, а активисты из народного сопротивления) и не пытается дать бой. Вероятно, Кутузов признал сопротивление бесполезным, но сам не может заключить мир. Царь же далеко - в Петербурге. Пока гонец доскачет туда, пока русские вельможи соберутся на совет… На востоке решения не принимаются быстро. Но в любом случае победа уже одержана, нужно лишь дождаться парламентёров.

Наполеон стал ждать. Он ждал три недели, ничего не предпринимая ни для уничтожения русской армии, ни для обеспечения своей. Ведь после подписания мира зерно можно будет потребовать у русских в качестве контрибуции, на худой конец, купить… И лишь по прошествии этого времени гениальный французский стратег понял, что Кутузов, старый хитрец и умелый дипломат, попросту украл у него это время, а вместе с ним - победу и армию.

Открытие было в высшей степени неприятным. Всё ещё в окружении непобедимых войск, всё ещё во вражеской столице Наполеон на несколько дней совершенно «потерял лицо». Он то просил мира - уже на любых условиях, сохраняющих честь французского оружия, то грозился идти на Петербург или на Украину, то высказывал намерение освободить русских крестьян от крепостной зависимости.

Но Наполеон Бонапарт был лучшим полководцем своей эпохи, военным гением, и он уже знал, что всё кончено. Была середина октября. С ветвей опадали жёлтые листья. Голодные французские солдаты на выгоревших улицах Москвы стреляли ворон.

Русские позиции на Бородинском поле были распределены таким образом, что правый фланг и центр были заняты частями 1-й армии Барклая-де-Толли, а левый фланг у деревни Семеновской с построенными там укреплениями - Семеновскими флешами - прикрывался 2-й армией Багратиона. Между позициями 1-й и 2-й армий находилась высота, на которой была расположена так называемая курганная батарея, которой командовал генерал Н. Н. Раевский. Впереди левого фланга русской армии, у деревни Шевардино, также было выстроено укрепление - Ше-вардинский редут, игравший роль передового укрепления. Именно на него пришелся первый удар французов, вышедших к Бородинскому полю 24 августа. В течение дня Шевардинский редут был захвачен противником, отбит и снова захвачен. Этот бой задержал продвижение французских войск и дал возможность русским завершить строительство укреплений. Следующий день ушел в основном на подготовку обеих армий к сражению. У Наполеона была возможность осуществить обходной маневр и попытаться окружить русскую армию, но он верно рассчитал, что в этом случае Кутузов вновь отступит и генеральное сражение может не состояться.

Некоторые историки полагают, что расположение русских войск заставило Наполеона направить свой основной удар на левый, наиболее укрепленный фланг. Другие, напротив, считают, что подобное расположение было ошибкой Кутузова, до последнего момента не знавшего, куда будет направлен удар, и в результате значительно ослабившего левый фланг. Резервы, которые посылались туда уже в ходе битвы, опаздывали из-за слишком большой протяженности линии фронта, что в конечном счете привело к гибели 2-й армии, мужество и героизм которой спасли, однако, от катастрофы армию в целом. В оправдание Кутузова следует заметить, что сражение рано утром 26 августа (7 сентября по новому стилю) действительно началось с атаки на правый фланг русской армии, где уже вскоре французы заняли с. Бородино. Однако сразу после этого центр сражения был перенесен на левый фланг.

В течение нескольких часов Наполеон огромными силами несколько раз атаковал Семеновские флеши и батарею Раевского, которые переходили из рук в руки. Несмотря на значительный численный перевес противника, русские воины держались здесь несколько часов, однако к полудню флеши были все-таки взяты французами, и русские вынуждены были отступить. Во время одной из атак был тяжело ранен П. И. Багратион. Батарея Раевского продолжала обороняться в течение некоторого времени и после захвата флешей. В это время Кутузов направил в тыл противника кавалерийский корпус Ф. П. Уварова и казаков М. И. Платова. Историки расходятся в оценках этого рейда. Одни считают, что он был успешным, ибо благодаря ему удалось на несколько часов отсрочить решительную атаку французов на курганную батарею, дав возможность избежать прорыва фронта во время отступления русской армии от Семеновских высот. Другие историки, ссылаясь на мнение самого Кутузова, полагают, что кавалеристы и казаки не выполнили поставленной задачи. Так или иначе, в два часа дня Наполеон вновь атаковал батарею Раевского, и к четырем часам она была взята французами. К вечеру русские войска были отведены на новую линию обороны, и противник больше не предпринимал попыток их атаковать.

В литературе встречается утверждение, что ночью с 26 на 27 августа французские войска были отведены на позиции, которые они занимали накануне сражения. Однако это не соответствует действительности: французы ночевали на поле сражения, которое, таким образом, фактически осталось за ними. Наполеон, как, впрочем, и большинство русских, ожидал, что на следующий день сражение возобновится. Но Кутузов дал приказ об отступлении.

Вопрос о том, кто победил в Бородинском сражении вот уже более полутора сот лет вызывает споры среди историков. Прежде чем познакомиться с различными точками зрения на эту проб-кему, обратимся к фактам. Одним из них являются данные о потерях сторон. И в этом единства у историков нет. Так, говоря о потерях французов, большинство советских историков называют цифру 58,5 тыс. человек, взятую из документов, опубликованных еще в 1812 г. Однако по мнению историка А. А. Васильева, проанализировавшего французские документы, потери Великой армии Наполеона при Бородине составили 30- 34 тыс. человек. Что же касается потерь русской армии, то приводимая историками цифра колеблется от 38,5 до 44 тыс. человек. Как видим, в абсолютных цифрах потери русских были значительнее. Что же касается процентного соотношения, то французы потеряли примерно 23 % личного состава, а русская армия не менее 25 %. Если учесть, что французы были стороной нападающей, т. е. той, которая несет обычно больше потерь, то надо признать, что этот показатель говорит в пользу победы Наполеона.

Кому и как из сторон удалось выполнить поставленные накануне сражения задачи? Вполне очевидно, что Кутузову не удалось ни разгромить наполеоновскую армию, ни остановить ее наступление. Более того, французы сохранили свои резервы в виде гвардии численностью примерно 20 тыс. человек, не участвовавших в сражении, а на следующий день получили подкрепление в виде свежей дивизии в 6 тыс. человек. Резервы русской армии были практически исчерпаны. С другой стороны, Наполеону также не удалось ни уничтожить русскую армию, ни заставить русское командование просить о мире. Несмотря на тяжелые потери, русская армия была спасена и была в состоянии продолжать кампанию. Многочисленные источники свидетельствуют о том, что сам Наполеон был поражен мужеством и стойкостью русских солдат, их явной готовностью скорее умереть, чем отступить. По мере того, как время шло, победа не приближалась, а французская армия несла все большие потери, покоривший всю Европу завоеватель все больше мрачнел...

Наполеон, который так сильно желал большого сражения, думая, что оно положит Россию к ногам его, выказал себя перед Москвой колеблющимся, нерешительным... Победа его была не полная, он очень мало воспользовался ею, не преследовал сильно ослабленных русских... Русские ушли и потом подкрепили свои войска и" привели их в боевой порядок. Наполеон, следуя рутинной системе своей, воображал, будто выиграл все, взяв столицу.

Результаты Бородинского боя были несравненно ниже того, на что позволяли надеяться имевшиеся в распоряжении Кутузова данные. Он достиг того, что не был разбит наголову. К вечеру все наши позиции были в руках французов: неприятель имел двадцатитысячный совершенно нетронутый резерв, тогда как из русских армий вторая не существовала вовсе, а первая была почти совершенно расстроена.На другой день боя Наполеон оказался вдвое сильнее Кутузова... Причиной было крайне бестолковое расположение русских войск, теснившихся без всякой нужды на небольшом пространстве, так что неприятельские ядра могли бить все четыре линии наших корпусов вплоть до резервов. Когда Кутузову представили ночью первые подсчеты и когда он увидел, что половина русской армии истреблена в этот день, 7 сентября, он категорически решил спасти другую половину и отдать Москву без нового боя. Это не помешало ему провозгласить, что Бородино было победой, хоть он и был удручен. Победа моральная была бесспорно. А в свете дальнейших событий можно утверждать, что и в стратегическом отношении Бородино оказалось русской победой все-таки больше, чем французской.

Бородинское сражение было выдающейся победой России, еще раз продемонстрировавшей все превосходство русской армии над французской и военного искусства Кутузова над военным искусством Наполеона. Бородино еще не означало полного разгрома наполеоновской армии, но это было поражение, которое его в значительной мере подготовило.То была победа нравственная, но еще оставалась нерешенной задача материальной победы над вторгнувшейся в Россию армией. Бородино не дало решающего перевеса ни одной из сторон и потому в сложившейся обстановке не могло предотвратить оставления Москвы русской армией».

Бородинская битва ознаменовала собой кризис наполеоновской стратегии генерального сражения. На Бородинском поле впервые с особой силой выявилась несостоятельность наполеоновской теории достижения победы в одном генеральном сражении, которая стала своего рода рецептом победы.

Ни Наполеон, ни Кутузов не добились главных целей. Французский полководец намеревался разгромить русскую армию и заставить Россию заключить выгодный для него мир. Кутузов ставил задачу отстоять Москву. Наполеон прекрасно понимал ситуацию, видел то ожесточение, с каким сражались солдаты русской армии, поэтому он и не ввел в сражение свою гвардию. Конечно, это была победа Наполеона, тактическая победа «по очкам». То, что французы не разгромили русскую армию при Бородине, - неудивительно. При том соотношении сил, какое сложилось перед сражением, Наполеон вряд ли мог рассчитывать на какой-либо иной результат. Его войска ценой огромных усилий сумели отбросить русскую армию с ее первоначальной позиции, захватить большинство полевых укреплений противника и причинить последнему тяжелые потери. Но у них не было сил для широкого маневрирования, для обхода или окружения армии Кутузова. Кроме того, Наполеон прекрасно знал стойкость русских солдат. Все вышесказанное не умаляет доблести и самоотверженной стойкости русских солдат и офицеров, проявленных ими при Бородине. Вряд ли какая-либо другая армия, кроме русской смогла бы выдержать такой страшный артиллерийский огонь, такой мощный натиск и при этом не дрогнуть.

Наполеоном была разработана и воплощена в жизнь первая стройная концепция молниеносной войны - и никто лучше самого Бонапарта в те времена не знал, как максимально использовать это достижение. Его стиль ведения боевых действий стал для многих европейских военачальников настоящим шоком. Если раньше армии противников могли долго играть в кошки-мышки, многие недели, а то и месяцы, не решаясь сойтись в большом сражении, то теперь "Корсиканский выскочка" твердо навязывал противнику свои правила игры - и у последнего, как правило, было мало шансов уклониться от жестокого боя на уничтожение.

Честь первого выхода на сцену в те времена обычно принадлежала цепям батальонов легкой пехоты или выделенным ротам вольтижеров - застрельщикам, которые беспокоящим огнем обстреливали противника издали. Одновременно на позиции выдвигалась артиллерия, открывая мощный огонь; первейшей ее задачей было подавление неприятельских батарей или, если противник наступал - концентрированный огонь по приближающимся его войскам.

Под прикрытием огневой завесы в пороховом дыму продвигались вперед линии пехоты в батальонных колоннах. При приближении к врагу на дистанцию действительного ружейного огня батальонные колонны, шедшие с большими интервалами по фронту, могли развертываться в линии. Застрельщики тогда отходили к флангам или за фронт линий, прикрывая их, а батальоны открывали огонь рядами. Впрочем, огонь пехоты был лишь вспомогательным средством в силу несовершенства оружия, и стрелять поэтому старались как можно меньше и лишь в тех случаях, когда надо было остановить противника или выиграть время, чтобы оценить его позиции и маневры. После выполнения этих задач линии вновь сворачивались в колонны, которые продолжали свое движение к противнику.

Движение колонн, которое поддерживалось интенсивным артиллерийским огнем, должно было начинаться медленно, но с постепенным ускорением. Нельзя было терять слаженности и порядка, твердо сохраняя заданное направление; нужно было добиться прямолинейного движения войск вперед при постоянном равнении колонн, которые должны были броситься на врага в штыковую атаку одновременно в нескольких местах по фронту, лишая противника возможности перебросить или снять откуда-то подкрепление. В ста шагах от вражеского строя колонны удваивали шаг, а в двадцати пяти - бросались в атаку бегом. Поддерживая пехоту, легкая и тяжелая кавалерия старалась заставить противника перестроится в каре, уменьшив количество мушкетов и пушек, обращенных ко фронту, а батареи конной артиллерии на максимальной скорости выдвигались вперед и начинали расстреливать в упор удобные цели.

При умелой координации всех компонентов "рецепта Наполеона" во вражеском фронте вскоре начинала зиять большая брешь. Этот момент был краеугольным камнем тактики Бонапарта; он был настолько важным для успеха всего сражения, что для его наступления император был готов нести тяжелые потери. В бой иногда бросался последний резерв, но наметившуюся в строю противника слабину старались расширить всеми силами. И вот в нее, перестроившись после первых атак, в блеске обнаженных клинков и грохоте копыт врывалась тяжелая кавалерия, чтобы развить успех прорыва, громя противника с тыла, пока под таким напором не рушился весь его фронт.

Прорыв строя противника обычно означал победу. Но противник почти никогда не бывал окружен и разгромлен полностью - некоторая его часть всегда успевала отойти. Поэтому занавес не закрывался: начиналось преследование. Легкая кавалерия и драгуны в сопровождении конной артиллерии были во главе его; за ними шли колонны усталой, но торжествующей пехоты. Уцелевшего противника нещадно преследовали до полного его разгрома или сдачи в плен.

НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ ТАКТИКИ ФРАНЦУЗСКИХ ВОЙСК Эман М. Вовси
Для решения извечного спора "колонны против линий", нужно совершить небольшой экскурс в историю середины XVIII века. В ту эпоху, и особенно после Семилетней войны (1756-63), философия красивой, ровной линии, ведомой великим Фридрихом, считалась наилучшей. Она позволяла эффективнее вести огонь и являлась наиболее надежной. Таким образом, чтобы сохранить равнение и предотвратить разрыв, скорость передвижения 75 шагов в минуту была наиболее приемлемой; из прусского, это положение перекочевало и во французский строевой Устав.

При построении в колонну, при её сравнительно небольшом фронте, проблема равнения строя так остро не возникала. Из-за плотного построения и давления со стороны задних рядов, было много легче маршировать на более высокой скорости, а так же поддерживать соответствующее равнение в рядах.

Использование колонн и линий явилось причиной научных дебатов во французских военных кругах незадолго до Революции; они разделили их на два лагеря. Представитель первого, Месниль-Дюран, излагая свои мысли в "Fragments de tactique", являлся сторонником ordre profound, т.е. быстро-двигающейся колонны, на манер македонской фаланги, способной сокрушить врага холодным оружием. Его оппонент, полевой маршал де Губер, в своей работе "Essai Gйnйrale de Tactique" (Paris, 1772) предлагал комбинацию в использование колонн и линий. Он поддерживал систему ведения огня при построении в линию, тогда как перестроение в колонну являлось лишь методом быстрого передвижения войск при их выдвижении на линию огня, или концентрации для предстоящего введения батальонов в бой. Сражение, как таковое, предполагалось вести в составе колонн, предназначенных для овладения важными ключевыми "пунктами" позиции (строения, редуты или бреши в фортификационных сооружениях), но войскам было предписано разворачиваться в линии для защиты против действий неприятельской пехоты или в каре - против кавалерии. Все это было необходимо для достижения максимального эффекта при ведении ружейного огня. Де Губер писал, что "основным и базовым формированием должно быть то, которое способствует ведению огня, т.е. линия”; тем не менее, многие командиры предпочитали оставлять свои войска в колоннах для атаки до момента непосредственного соприкосновения с противником. Такое мнение прямо исходило из рассуждении о том, что являлось более опасным - остановить продвижение и начать развертывание в линию, нежели прямо атаковать врага сходу.

Все это косвенно послужило основой для предначертания новых положений, позднее зафиксированных в Уставе 1791 г. как "колонна к атаке". Хотя, сам де Губер видел данное построение, как необходимость для успешного продвижения войск вперед, применяемое скорее для того, что бы смешать и отбросить врага, чем уничтожить его. Так как он не принимал в расчет того, что последняя (третья) шеренга "подталкивала" вперед две впереди стоящие шеренги, он также и не строил свои расчеты на том, что глубина формирования должна обязательно принести успех. Таким образом, для него, штыковая атака должна была быть одинаково эффективна - как при построении войск в колонну, так и при их линейном развернутом строе.

Так зарождался знаменитый ordre mixte, "смешанный" боевой порядок. Впрочем, проверить его на практике предстояло бойцам революционных полубригад и солдатам Великой Армии в горниле боёв 1792-1815 годов.

По исследованиям, представленными Дж. Нафзигером, к началу военных действий 1792 г., передовое офицерство королевской армии, в большинстве своем, достаточно хорошо разобралось в теоретических спорах между де Губером, сторонником совокупного применения линий и колонн, и Месниль-Дюраном, настаивающего на использовании таранного удара колонн, как единственно верного и "современного" способа ведения боя. Невзирая на разлад во мнениях, большинство, тем не менее, признавало, как необходимое условие, использование линейного боевого построения для ведения огня и применение колонн при атаках на полевые укрепления, населенные пункты и т.д.

Де Губер предложил единственно правильную для своего времени форму сочетания идей линейной формации с тактикой колонн. По его воззрениям, колонна являлась необходимым формированием для быстрого выдвижения на рубеж атаки, где она придет в соприкосновение с противником посредством ружейного огня, предшествующего удару в штыки. Это должно внести смятение в ряды врага и поколебать его решимость; хотя данные о многочисленности штыковых ран и не подтверждаются строевыми рапортами. На деле, вероятно, либо неприятельские войска отступали с занимаемой позиции, либо останавливали наступающую колонну плотным ружейным огнём и, в свою очередь, контратаковали.

Знаменитый генерал Ш.-Ф. Дюмурье (1739-1823) был другом де Губера; в 1792-м и начале 1793-го г. он командовал Северной армией и использовал сочетание колонн и линий. К тому же было отмечено, что вновь прибывшие на фронт волонтеры гораздо легче держат равнение в колонах, чем в длинных трехшереножных линиях, требующей все же специальной подготовки. Для регулярных же войск ранние сражения революционных войн подтвердили всю правоту комбинирования тактики колонн и линий.

Так, на начальном этапе сражения при Жемаппе 6 ноября 1792 г., французские войска были развернуты в линии, чтобы избежать потерь от артиллерийского огня. Когда прозвучал сигнал к атаке, батальоны расположенные в центре позиции были перестроены в колонны подивизионно. Французские генералы предполагали, что батальонные колонны будут перестроены в линию для решительного удара.

Наступающие колонны замедлили свое движение при подходе к неприятелю. Генерал А. Дампьер (1756-93) командовавший частями наступающих, писал: "Мы маршировали в колоннах приблизившись на расстояние одной четвертой выстрела из пушки (ок. 200-225 шагов). Так как мы теряли людей, генералы Дюмурье и Бернонвиль приказали мне перестроится из колонны в линию…Мы исполнили маневр, как будто на плацу… Как только восемь батальонов развернулись, я скомандовал идти вперед и бить "в атаку", что и было исполнено."

Французские армии редко разворачивались в линейный боевой порядок целиком по всему фронту. Это случилось, пожалуй, когда под Маренго войска, отступая, выравнивали линию фронта. Линейное построение превалировало на уровне дивизии или, чаще, на уровне бригады. К такому построению прибегали, когда, например, данное подразделение готовилось войти в соприкосновение с неприятелем, или, оставаясь в таком порядке, прикрывало развертывание или отступление остальных частей. И только в сражении при Майде (Maida) в Калабрии, Италия, французская пехота была построена в полный линейный боевой порядок, и используя это построение, начала решительное наступление.

В этом небольшом столкновении, имевшим место 4 июля 1806 г., французские войска под командованием генерала Ж.-Л. Ренье (1771-1814), потерпели поражение от примерно равного им по численности британского корпуса под командой генерал-майора Дж. Стюарта. Это сражение и, в частности, боевой порядок сторон, на долгое время породили споры в англоязычной литературе в извечном вопросе "тактики колонн против линий", основоположником которого явился корифей британской истории наполеоновских войн сэр Чарльз Оман. В цикле лекций, предложенных аудитории еще в 1907 г., им было высказано предположение, прочно утвердившееся до недавнего времени в мировой литературе, что французы в этом сражении атаковали в глубоких колоннах. И только оригинал рапорта Ренье, написанный 5-го июля на имя короля Неаполя Жозефа Наполеона проливает свет на данное событие:

"К 9 утра я начал выдвигать свои войска. 1-й легкий и 42-й линейные полки, силою до 2.400 человек, под командою генерала Компера, пройдя через реку Ламато построились в развернутую линию ("en bataille". Прим пер.) упершись левым флангом в Ламато. 4-й батальон 1-го Швейцарского полка и 12 рот 1-го Польского полка, силою в 1.250 человек, под командой генерала Пейри также прошли через Ламато, сформировали вторую линию за правым флангом 42-го линейного, образовав мой центр.

23-й легкий полк, силою 1.250 человек под командой генерала Дигонне закончил построение на моем правом фланге. 4 орудия легкой артиллерии 9-й конно-егерский полк под общим командованием генерала Франчески стали частью моего центра."

По исследованиям историка Жана Лоше, занимавшегося этой проблемой, неверно понятый Оманом термин "en bataille", означающий только развернутую боевую линию, согласно Устава 1791 г., наложил отпечаток на последующее изучение тактики, по которой предполагалось, что французы-де всегда атаковали в глубоких колоннах. Будучи прекрасным историком, сэр Оман не имел специальных военных знаний, необходимых для правильного осмысления некоторых тонкостей военной терминологии. Тем не менее, ввиду его блестящей репутации, эта и другие ошибки того же плана продолжают кочевать по страницам многих англо-американских изданий, и только в последнее время они начали подвергаться военно-историческому анализу совокупно с введением в оборот все большего числа источников.

11 часов утра 14 октября 1806 года. Ауэрштедт. Прусская пехота заняла оборону и ждет французской атаки. Только что прошел слух — ранен главнокомандующий, герцог Брауншвейгский. Солдаты сжимают ружья, наблюдая, как приближается цепь французской легкой пехоты. Лица многих бледны, мундиры забрызганы грязью и кровью убитых товарищей — все утро они безрезультатно атаковали деревню Хассенхаузен под опустошительным огнем засевших среди домов и изгородей французских пехотинцев. Прусские офицеры и унтеры тщательно следили, чтобы роты держали строй и вели огонь по всем правилам военной науки: построившись в линию из трех шеренг, сблизившись с противником на короткую дистанцию и стреляя залпами. Так они побеждали 50 лет назад, при Фридрихе Великом. Но сейчас ничего не получалось. Эти французы, которых офицеры называли не иначе как оборванцами-санкюлотами, воевали как-то не так. Они все делали не по правилам — вели огонь издали, их вольтижеры плотной завесой окружали прусские линии, не давали пруссакам подойти поближе и произвести сосредоточенный залп. Французские выстрелы выхватывали из прусских рядов одного за другим. Пруссаки — хорошие солдаты, они это знают, им не занимать храбрости, но, видя, как редеют их шеренги, они уже не уверены, что смогут остановить этих «оборванцев».

Он просто прилежно учился в школе

Парадоксально, но сам по себе Наполеон привнес мало нового в военное искусство. Основные идеи, отличающие Бонапарта как полководца, зародились в его голове еще в ходе обучения в военной школе в Бриенне, где он по книгам изучал опыт Фридриха Великого, а также читал труды современных французских военных теоретиков, искавших способы борьбы с пруссаками. Но, заимствуя чужие приемы, Наполеон обладал блестящей способностью к импровизации в постоянно изменяющейся обстановке. Практически повторяя слова Суворова, Наполеон говорил: «Главное — ввязаться в драку, а там видно будет».

Внезапно цепь вольтижеров расходится в стороны, из-за нее показывается густая колонна французской пехоты. Прусские пехотинцы напряженно ждут команды офицеров, взяв ружья наизготовку. Французы под барабанный бой приближаются, скоро можно будет разглядеть их лица. Звучит команда «Приготовиться!», и пруссаки вскидывают ружья вверх, взводя курки оцепеневшими от октябрьского ветра пальцами. Французы все ближе, офицер выкрикивает команду — и лес ружей опускается, направленный на французскую колонну. Взмах шпагой — и с оглушительным грохотом раздается залп, застилая все вокруг. Из ружейных стволов вылетают фонтаны пламени, в сизом дыму не видно французской колонны, и лишь по крикам раненых становится понятно, что залп попал в цель. Наконец-то! Наконец они делают то, чему их учили! Но дым рассеивается, и внезапно становится ясно, что французы, не обратив внимания на сокрушительный залп, приблизились к прусской линии почти в упор. Вот они останавливаются, и пруссаки с ужасом понимают, что первая шеренга французов открывает стрельбу — беспорядочную, но от этого не менее смертоносную. Прусские пехотинцы падают как подкошенные в октябрьскую грязь, сжимая разряженные ружья. Внезапно французы прекращают стрельбу и с криками Vive la France! бросаются в центр прусской линии, ощетинившись штыками. В считанные секунды линия продавлена и прогибается под напором противника, который, кажется, не заметил залпа. Пруссаки пытаются хоть как-нибудь удержать строй, но самые напуганные выскакивают из шеренги, бросают ружья, бегут в тыл. Еще пара минут ожесточенной штыковой резни, и вся прусская линия обращается в бегство...

Этот эпизод сражения при Йене и Ауэрштедте в изложении британского историка Дэвида Чендлера наглядно демонстрирует беспомощность линейной тактики, основанной на концепциях Старого Фрица, Фридриха Великого, перед методами ведущего полководца того времени — Наполеона Бонапарта.

Революционные войны Франции, давшие молодому артиллерийскому офицеру Наполеону Бонапарту возможность проявить себя, начались в 1792 году. Армии Французской республики, в отличие от профессиональных армий Австрии и Пруссии, а также прежней королевской армии, состояли по большей части из добровольцев — храбрецов, которым катастрофически не хватало выучки.

Профессионалы того времени сражались по канонам линейной тактики, заключавшейся в развертывании пехотных батальонов в линии и в ведении залпового огня по подразделениям противника. Причинив ружейным огнем существенный урон, батальоны переходили в атаку, которая редко доходила до штыкового боя — обычно не выдержавший плотного огня противник откатывался сам. Чтобы успешно сражаться в линейных боевых порядках, требовалась длительная и сложная подготовка солдат, чего как раз и не было у революционных армий. Французские генералы вынуждены были искать противодействие линейной тактике и изобрели так называемую батальонную колонну. За счет большой глубины построения батальонная колонна пробивала тонкие шеренги батальонов, развернутые в линии, а также была менее уязвима для ружейного обстрела с фронта. Тактика солдат революции была простой: сблизиться на минимальную дистанцию с противником, выдержав его огонь, ответить своим залпом и далее ринуться в штыковую. Это неизменно действовало против пруссаков и австрийцев, однако требовало большой отваги и высокого боевого духа, которых у революционных солдат было в избытке, чего не скажешь об их противниках.

Генерал Бонапарт умело сочетал линейные боевые порядки с тактикой колонн. Он стал формировать колонны из большего числа соединений, а для прикрытия их развертывания активно использовал цепи легкой пехоты. Стрелки, действовавшие в цепях, обстреливали линейные порядки противника, выбирая своей мишенью в первую очередь офицеров и сержантов, чтобы лишить противника командования и сломать его строй. Затем на сцене появлялись колонны линейной пехоты, пробивавшие вражеские линии.

Кадры из фильма Сергея Бондарчука «Война и мир».

1. Батальонное каре (слева): внутри живой стены прячутся приоритетные цели противника — знаменный взвод, офицеры и музыканты, без которых управление в грохоте боя невозможно
2. Батальонная колонна движется в атаку (справа). В реальности построение было гораздо плотнее. Чтобы не утомляться, солдаты до самого вступления в бой несли ружья на плече: курки взводились только перед выстрелом, даже если ружье было заряжено, чтобы не слабить пружину замка. Из положения «на руку», показанного на иллюстрации, неудобно взводить курок, так как его пружина довольно мощная
Фото: РИА "НОВОСТИ" (Х2)

Никто до Наполеона не формировал таких масштабных колонн и не собирал столько пехоты и кавалерии на направлении главного удара. По сути, Бонапарт создавал огромный живой таран, одной своей массой пробивавший боевую линию противника.

Но и у такой несокрушимой силы был страшный враг — артиллерия.

9 часов утра, 26 августа 1812 года, Семеновские флеши. Сквозь сизую пелену порохового дыма пробивается желтый диск солнца. Русские артиллеристы пригнулись возле своих орудий, наблюдая в амбразуры, как на широком, поросшем высокой, не скошенной травой пространстве разворачиваются густые колонны неприятельской пехоты. Медные бляхи сверкают на солнце, ветер колышет разноцветные султаны. Молодой артиллерийский поручик изучает противника в подзорную трубу, высунувшись над бруствером чуть ли не наполовину. Канониры готовы и ждут его команды. «Пора, ребята! Пали!» — кричит офицер, и тлеющие пальники опускаются к орудиям. Грохочут выстрелы, и пушки, извергая снопы пламени, отскакивают назад. В подзорную трубу видно, как ядра, ударяясь о землю, поднимают фонтаны пыли и, рикошетируя, летят дальше, врезаясь в колонну французской пехоты. Нескольких человек в первой шеренге сносит начисто, лишь видно, как во все стороны разлетаются детали их амуниции. Ядра прыгают и скачут, как резиновые мячи, отрывая французским солдатам ноги, руки, головы, проделывая в колоннах глубокие борозды из убитых и раненых. Сраженные ядрами французы падают как подкошенные, крича от боли, обливаясь кровью. А артиллеристы тем временем закатывают в стволы своих орудий новые заряды.

Большие батареи и большие батальоны

Артиллерист по образованию, Наполеон быстро оценил все преимущества, которые дает массированное использование орудий. Неотъемлемой частью его тактики стало применение колоссальных по численности артиллерийских батарей, насчитывавших десятки, если не сотни орудий. Мало какой противник был в состоянии выдержать ураганный огонь такого количества пушек. После массированной артиллерийской подготовки и отвлекающего флангового маневра в центр неприятельской армии устремлялись плотные колонны пехоты, вклиниваясь в расстроенные боевые порядки противника, после чего в прорыв устремлялась кавалерия. Разорванная на две части, вражеская армия теряла управляемость, солдаты и командиры были деморализованы, утрачивая волю к сопротивлению, и соединения противника либо обращались в бегство, либо подвергались уничтожению по частям.

Однако Бонапарт не останавливался на подобной стандартной модели. По мере развития обстановки менялся и план сражения. Отвлекающий удар мог стать основным, артиллерия перебрасывалась с одного участка фронта на другой. Это и делало Наполеона чрезвычайно опасным противником, особенно для прусских и австрийских генералов, привыкших к обстоятельным, неторопливым маневрам, долгим совещаниям и битвам «по правилам». Победы Наполеона производили настолько яркое впечатление, что даже враги старались подражать ему: его короткая прическа, заимствованная у трагика Тальма в роли тираноборца Брута, примерно с 1807 года навсегда утвердилась во всех армиях мира. Перенять военное искусство Бонапарта оказалось сложнее.

Предсказание Суворова

«О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! <...> Лишь только вступил на путь военачальства, как уж он разрубил гордиев узел тактики. Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто. Ему ведома неодолимая сила натиска — более не надобно. Сопротивники его будут упорствовать в вялой своей тактике, подчиненной перьям кабинетным; а у него военный совет в голове. <...> Вот мое заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять присутствие духа, он будет победителем. <...> Но ежели, на несчастье свое, бросится он в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, — он погибнет!» Из письма Алексею Горчакову, 27 октября 1796 года

Это описание второй атаки на Багратионовы флеши воспроизведено по мемуарам русского артиллериста Николая Любенкова, участника Бородинского сражения. Не будет преувеличением сказать, что пушки царили на полях сражений тех времен. Дальность прямого выстрела тогдашних сухопутных орудий редко превышала полтора километра, однако это вовсе не делало их менее грозным оружием. Они действовали не совсем так, как представляет себе большинство наших современников. Если нынешние артиллеристы поражают цель, добиваясь непосредственного попадания в нее снаряда, то канониры эпохи Наполеоновских войн поступали иначе. Они наводили орудия так, чтобы ядро при выстреле ударялось о землю задолго до подлета к цели, рикошетировало, как камень, пущенный по воде, и по большой дуге летело дальше, сметая все на своем пути. Это позволяло не только увеличивать дальность огня, но и наносить существенные потери противнику. Попадая в строй пехоты, ядро разрывало людей на своем пути, отрывало конечности и продолжало прыгать дальше. Важность стрельбы рикошетами была столь высока, что Наполеон откладывал начало сражения при Ватерлоо, пока не просохнет почва, иначе стрельба его артиллерии была бы неэффективна, ядра попросту увязали бы в грязи, не долетая до противника. А на сухой почве даже остановившееся ядро было опасно: оно еще вращалось по инерции и могло оторвать руку или ногу всякому, кто к нему притронется.

10 часов утра 26 августа 1812 года, между деревней Семёновское и Курганной высотой. Батальоны Перновского полка, построенные в колонны, занимают предназначенную для них позицию. Солдаты еще не были в бою сегодня, но уже видели бесконечный поток раненых, отходящих в тыл, к полевым госпиталям. Все вокруг тонет в чудовищном грохоте, ядра с жужжанием проносятся над головами русских пехотинцев, кое-кто из новобранцев в испуге приседает, оглядываясь. Солдаты хохочут: «Что, супостату кланяешься?» Кто-то обращается к ядру, приподнимая кивер: «Передавай привет там, позади!»

Внезапно в передних шеренгах раздаются крики: «Братцы, кавалерия!» В грохоте не слышно команд, но унтеры начинают расталкивать солдат прикладами ружей, раздаются выкрики: «В каре, в каре!» Батальон перестраивается, головная рота разворачивается в три шеренги, две другие пристраиваются к ее флангам, а замыкающая строится в тылу, образуя правильный квадрат — каре. Он располагается так, чтобы к фронту противника был обращен угол — тогда кавалерии не удастся прорвать его. В центре каре лениво полощется батальонное знамя, то развеваясь, то сворачиваясь на легком ветерке. Солдаты первых шеренг становятся на одно колено, уперев приклады ружей с примкнутыми штыками в землю. В остальных шеренгах без команды начинают заряжать ружья — солдатам не надо объяснять, что делать, когда появляется кавалерия. По шеренгам волной проходит команда «Батальный огонь!». Значит, каждый может целиться и стрелять не по команде, а по своему усмотрению. Над батальоном все чаще пролетают ядра, одно из них проходит совсем низко, сбивая с барабанщика кивер. Во фланговой роте не видно, что происходит впереди, там, откуда должен появиться противник, только слышно, как нарастает гул, под тысячами копыт дрожит земля — приближается неприятельская кавалерия.

Молодой поручик в фуражке, торопясь, идет за шеренгой и повторяет: «Братцы, подпусти их поближе, подпусти их поближе...» Старый седой унтер укоризненно смотрит ему вслед: «Уж будто сами не знаем!» Топот лошадей все ближе, и даже сквозь грохот пальбы пробиваются резкие высокие ноты кавалерийской трубы. Где-то с другого фланга появляются дымки выстрелов, потом дымом окутывается и рота, находящаяся с фронта. Молодые солдаты нервничают, но, замечая, что старые солдаты спокойны, только крепче сжимают свои ружья. Внезапно возле их штыков возникает один всадник с пикой в руке, второй, третий... Кто-то вскидывает ружье и стреляет, всадник валится вместе с лошадью набок. Тут же гул сражения перекрывает трескотня выстрелов — вся рота начинает стрелять в приближающихся улан, которые, словно наткнувшись на невидимую стену, внезапно вылетают из седел или падают вместе с лошадьми. Кто-то из улан пытается подъехать ближе и достать пехотинцев пикой, но его вытаскивают из седла и приканчивают штыками.

Кавалерия вертится вокруг каре уже десяток минут, пытаясь прорваться сквозь строй, когда неожиданно на фланге французов возникают русские драгуны, сверкая на солнце медью касок и сталью палашей. Уланы разворачиваются и пытаются уклониться от встречи с драгунами, когда одна из рот Перновского полка приходит в движение. Пехотинцы наклоняют ружья, и шеренга, взорвавшись криками «ура!», бросается на улан. Всё каре устремляется вперед, громовое «ура» раздается над заваленным мертвыми людьми и лошадьми пространством. Не доставая до удирающих кавалеристов штыками, разозленные перновцы начинают кидать в них ружья, словно дротики. Уланы в удивлении и беспорядке откатываются.

Этот бой, известный нам из воспоминаний артиллериста Ильи Родожицкого, участника Бородинского сражения, продемонстрировал, насколько неуязвима для атакующей кавалерии была пехота, вовремя успевшая перестроиться в каре.

Наиболее провальным для тактики Бонапарта стало Бородинское сражение. Кутузов предпринял все возможные меры, чтобы заставить Наполеона действовать так, как это было максимально выгодно русским войскам. Опираясь на естественный рельеф местности, не позволявший противнику организовать единый фронт атаки, а также на систему земляных укреплений, обеспечивавших перекрестный артиллерийский огонь, русская армия вынудила французов штурмовать ее позиции в лоб, обрекая неприятеля на громадные потери.

Результат сражения был неоднозначный, тем не менее Бонапарту не удалось достичь желаемой цели — прорвать русскую линию и тем самым добиться разгрома противника. «Большие батареи», столь любимые Наполеоном, пришлось разворачивать под огнем. Не помогли прорваться и массированные кавалерийские атаки — одна за другой они разбивались о стены штыков русских пехотных каре. Таким образом, Бородино стало первым генеральным сражением, в ходе которого Наполеону не удалось выполнить ни одной из своих первоочередных задач. Эта битва стала началом заката его полководческой звезды. На Бородинском поле полег весь цвет Великой армии. Потеря опытных солдат, ветеранов оказалась для Наполеона невосполнимой. Потери при Бородине были беспрецедентны, до трети каждой из противоборствующих армий. После окончания Наполеоновских войн лучшие военные умы России, анализируя опыт прошедших сражений, пришли к выводу, что применявшаяся в недавнем прошлом тактика требует значительной переработки. Несмотря на всю свою эффективность, колонны с каждым сражением становились уязвимее как для ружейного, так и для артиллерийского огня, хотя само применявшееся оружие оставалось, в общем, прежним. Радикально изменились масштабы войн. Если еще в XVIII веке численность армии редко превышала 50 000-60 000 человек, то в 1814 году сражались уже не просто войска, а, по сути, вооруженные нации. Союзники в 1815 году выставили против Франции неслыханное число солдат — до миллиона человек. Плотность огня на полях сражений возросла, и батальонные колонны стали нести чересчур тяжелые потери, еще не успев даже сблизиться с противником.

Ценность солдата, которого обучали годами, была слишком высока, чтобы тратить его жизнь понапрасну. Изучив опыт кампаний 1812-1814 годов, Барклай-де-Толли в 1818 году предложил императору Александру I заменить батальонные колонны на полях сражений густыми стрелковыми цепями, более мобильными, более маневренными и, что самое важное, не представлявшими собой такой хорошей мишени. Однако провести в жизнь столь радикальное изменение тактики Барклай не успел — вскоре он умер. Другого столь дальновидного и влиятельного полководца в России не было, поэтому русскую пехоту продолжили обучать по старым уставам. Идею Барклая-де-Толли реализовали англичане и французы в Крымской войне, и это дорого стоило русской армии.

Полевая академия

Русское пехотное каре сложилось в XVIII веке при столкновениях с турецкой иррегулярной конницей — башибузуками. Храбрые, но плохо дисциплинированные турецкие армии имели нечто общее с французами. Они приучили русских к стремительным маршам и длительным переходам, а угроза тыловым коммуникациям, вызывавшая приступы паники у прусского или австрийского генералитета, в борьбе с турками была будничным делом. Этого Наполеон не желал замечать. Вообще, главный просчет великого полководца был в том, что он отказывал противнику в способности учиться.

Однако в русской армии того времени на ошибках учились все, от младших офицеров до самого императора. Александр I пытался руководить сражением при Аустерлице, что привело к фатальным последствиям. И полтора года спустя он уже оставил войско в полном распоряжении главнокомандующего Леонтия Беннигсена и уехал в столицу, сказав: «Поступайте по усмотрению». А Беннигсен 8 февраля 1807 года при Прейсиш-Эйлау построил свои войска в колонны, подобно французам. Командующий конной артиллерией Александр Кутайсов неожиданно для противника собрал на самом остром направлении батарею из 36 орудий, не меньше французских «больших батарей». И если при Аустерлице лишь героические контратаки русской гвардии спасли армию союзников от полного уничтожения, то сражение при Прейсиш-Эйлау закончилось вничью. Стойкость русских в штыковом бою произвела впечатление на Наполеона, сказавшего, что русского солдата мало убить — надо еще и повалить.

«О, как шагает этот юный Бонапарт! Он герой, он чудо-богатырь, он колдун! <...>

Лишь только вступил на путь военачальства, как уж он разрубил гордиев узел тактики.

Не заботясь о числе, он везде нападает на неприятеля и разбивает его начисто.

Ему ведома неодолимая сила натиска - более не надобно. Сопротивники его будут

упорствовать в вялой своей тактике, подчиненной перьям кабинетным; а у него военный

совет в голове. <...> Вот мое заключение: пока генерал Бонапарт будет сохранять

присутствие духа, он будет победителем. <...> Но ежели, на несчастье свое, бросится он

в вихрь политический, ежели изменит единству мысли, - он погибнет!»

Парадоксально, но сам по себе Наполеон привнес мало нового в военное искусство. Основные идеи, отличающие Бонапарта как полководца, зародились в его голове еще в ходе обучения в военной школе в Бриенне, где он по книгам изучал опыт Фридриха Великого, а также читал труды современных французских военных теоретиков, искавших способы борьбы с пруссаками. Но, заимствуя чужие приемы, Наполеон обладал блестящей способностью к импровизации в постоянно изменяющейся обстановке. Практически повторяя слова Суворова, Наполеон говорил: «Главное - ввязаться в драку, а там видно будет».

11 часов утра 14 октября 1806 года. Ауэрштедт. Прусская пехота заняла оборону и ждет французской атаки. Только что прошел слух - ранен главнокомандующий, герцог Брауншвейгский. Солдаты сжимают ружья, наблюдая, как приближается цепь французской легкой пехоты. Лица многих бледны, мундиры забрызганы грязью и кровью убитых товарищей - все утро они безрезультатно атаковали деревню Хассенхаузен под опустошительным огнем засевших среди домов и изгородей французских пехотинцев. Прусские офицеры и унтеры тщательно следили, чтобы роты держали строй и вели огонь по всем правилам военной науки: построившись в линию из трех шеренг, сблизившись с противником на короткую дистанцию и стреляя залпами. Так они побеждали 50 лет назад, при Фридрихе Великом. Но сейчас ничего не получалось. Эти французы, которых офицеры называли не иначе как оборванцами-санкюлотами, воевали как-то не так. Они все делали не по правилам - вели огонь издали, их вольтижеры плотной завесой окружали прусские линии, не давали пруссакам подойти поближе и произвести сосредоточенный залп. Французские выстрелы выхватывали из прусских рядов одного за другим. Пруссаки - хорошие солдаты, они это знают, им не занимать храбрости, но, видя, как редеют их шеренги, они уже не уверены, что смогут остановить этих «оборванцев».

Внезапно цепь вольтижеров расходится в стороны, из-за нее показывается густая колонна французской пехоты. Прусские пехотинцы напряженно ждут команды офицеров, взяв ружья наизготовку. Французы под барабанный бой приближаются, скоро можно будет разглядеть их лица. Звучит команда «Приготовиться!», и пруссаки вскидывают ружья вверх, взводя курки оцепеневшими от октябрьского ветра пальцами. Французы все ближе, офицер выкрикивает команду - и лес ружей опускается, направленный на французскую колонну. Взмах шпагой - и с оглушительным грохотом раздается залп, застилая все вокруг. Из ружейных стволов вылетают фонтаны пламени, в сизом дыму не видно французской колонны, и лишь по крикам раненых становится понятно, что залп попал в цель. Наконец-то! Наконец они делают то, чему их учили! Но дым рассеивается, и внезапно становится ясно, что французы, не обратив внимания на сокрушительный залп, приблизились к прусской линии почти в упор. Вот они останавливаются, и пруссаки с ужасом понимают, что первая шеренга французов открывает стрельбу - беспорядочную, но от этого не менее смертоносную. Прусские пехотинцы падают как подкошенные в октябрьскую грязь, сжимая разряженные ружья. Внезапно французы прекращают стрельбу и с криками Vive la France! бросаются в центр прусской линии, ощетинившись штыками. В считанные секунды линия продавлена и прогибается под напором противника, который, кажется, не заметил залпа. Пруссаки пытаются хоть как-нибудь удержать строй, но самые напуганные выскакивают из шеренги, бросают ружья, бегут в тыл. Еще пара минут ожесточенной штыковой резни, и вся прусская линия обращается в бегство...

Революционные войны Франции, давшие молодому артиллерийскому офицеру Наполеону Бонапарту возможность проявить себя, начались в 1792 году. Армии Французской республики, в отличие от профессиональных армий Австрии и Пруссии, а также прежней королевской армии, состояли по большей части из добровольцев - храбрецов, которым катастрофически не хватало выучки.

Профессионалы того времени сражались по канонам линейной тактики, заключавшейся в развертывании пехотных батальонов в линии и в ведении залпового огня по подразделениям противника. Причинив ружейным огнем существенный урон, батальоны переходили в атаку, которая редко доходила до штыкового боя - обычно не выдержавший плотного огня противник откатывался сам. Чтобы успешно сражаться в линейных боевых порядках, требовалась длительная и сложная подготовка солдат, чего как раз и не было у революционных армий. Французские генералы вынуждены были искать противодействие линейной тактике и изобрели так называемую батальонную колонну. За счет большой глубины построения батальонная колонна пробивала тонкие шеренги батальонов, развернутые в линии, а также была менее уязвима для ружейного обстрела с фронта. Тактика солдат революции была простой: сблизиться на минимальную дистанцию с противником, выдержав его огонь, ответить своим залпом и далее ринуться в штыковую. Это неизменно действовало против пруссаков и австрийцев, однако требовало большой отваги и высокого боевого духа, которых у революционных солдат было в избытке, чего не скажешь об их противниках.

Кадры из фильма Сергея Бондарчука «Война и мир».

1. Батальонное каре (слева): внутри живой стены прячутся приоритетные цели противника - знаменный взвод, офицеры и музыканты, без которых управление в грохоте боя невозможно

2. Батальонная колонна движется в атаку (справа). В реальности построение было гораздо плотнее. Чтобы не утомляться, солдаты до самого вступления в бой несли ружья на плече: курки взводились только перед выстрелом, даже если ружье было заряжено, чтобы не слабить пружину замка. Из положения «на руку», показанного на иллюстрации, неудобно взводить курок, так как его пружина довольно мощная.

Но и у такой несокрушимой силы был страшный враг - артиллерия.

9 часов утра, 26 августа 1812 года, Семеновские флеши. Сквозь сизую пелену порохового дыма пробивается желтый диск солнца. Русские артиллеристы пригнулись возле своих орудий, наблюдая в амбразуры, как на широком, поросшем высокой, не скошенной травой пространстве разворачиваются густые колонны неприятельской пехоты. Медные бляхи сверкают на солнце, ветер колышет разноцветные султаны. Молодой артиллерийский поручик изучает противника в подзорную трубу, высунувшись над бруствером чуть ли не наполовину. Канониры готовы и ждут его команды. «Пора, ребята! Пали!» - кричит офицер, и тлеющие пальники опускаются к орудиям. Грохочут выстрелы, и пушки, извергая снопы пламени, отскакивают назад. В подзорную трубу видно, как ядра, ударяясь о землю, поднимают фонтаны пыли и, рикошетируя, летят дальше, врезаясь в колонну французской пехоты. Нескольких человек в первой шеренге сносит начисто, лишь видно, как во все стороны разлетаются детали их амуниции. Ядра прыгают и скачут, как резиновые мячи, отрывая французским солдатам ноги, руки, головы, проделывая в колоннах глубокие борозды из убитых и раненых. Сраженные ядрами французы падают как подкошенные, крича от боли, обливаясь кровью. А артиллеристы тем временем закатывают в стволы своих орудий новые заряды.

Внезапно в передних шеренгах раздаются крики: «Братцы, кавалерия!» В грохоте не слышно команд, но унтеры начинают расталкивать солдат прикладами ружей, раздаются выкрики: «В каре, в каре!» Батальон перестраивается, головная рота разворачивается в три шеренги, две другие пристраиваются к ее флангам, а замыкающая строится в тылу, образуя правильный квадрат - каре. Он располагается так, чтобы к фронту противника был обращен угол - тогда кавалерии не удастся прорвать его. В центре каре лениво полощется батальонное знамя, то развеваясь, то сворачиваясь на легком ветерке. Солдаты первых шеренг становятся на одно колено, уперев приклады ружей с примкнутыми штыками в землю. В остальных шеренгах без команды начинают заряжать ружья - солдатам не надо объяснять, что делать, когда появляется кавалерия. По шеренгам волной проходит команда «Батальный огонь!». Значит, каждый может целиться и стрелять не по команде, а по своему усмотрению. Над батальоном все чаще пролетают ядра, одно из них проходит совсем низко, сбивая с барабанщика кивер. Во фланговой роте не видно, что происходит впереди, там, откуда должен появиться противник, только слышно, как нарастает гул, под тысячами копыт дрожит земля - приближается неприятельская кавалерия.

Молодой поручик в фуражке, торопясь, идет за шеренгой и повторяет: «Братцы, подпусти их поближе, подпусти их поближе...» Старый седой унтер укоризненно смотрит ему вслед: «Уж будто сами не знаем!» Топот лошадей все ближе, и даже сквозь грохот пальбы пробиваются резкие высокие ноты кавалерийской трубы. Где-то с другого фланга появляются дымки выстрелов, потом дымом окутывается и рота, находящаяся с фронта. Молодые солдаты нервничают, но, замечая, что старые солдаты спокойны, только крепче сжимают свои ружья. Внезапно возле их штыков возникает один всадник с пикой в руке, второй, третий... Кто-то вскидывает ружье и стреляет, всадник валится вместе с лошадью набок. Тут же гул сражения перекрывает трескотня выстрелов - вся рота начинает стрелять в приближающихся улан, которые, словно наткнувшись на невидимую стену, внезапно вылетают из седел или падают вместе с лошадьми. Кто-то из улан пытается подъехать ближе и достать пехотинцев пикой, но его вытаскивают из седла и приканчивают штыками.

Русское пехотное каре сложилось в XVIII веке при столкновениях с турецкой иррегулярной конницей - башибузуками. Храбрые, но плохо дисциплинированные турецкие армии имели нечто общее с французами. Они приучили русских к стремительным маршам и длительным переходам, а угроза тыловым коммуникациям, вызывавшая приступы паники у прусского или австрийского генералитета, в борьбе с турками была будничным делом. Этого Наполеон не желал замечать. Вообще, главный просчет великого полководца был в том, что он отказывал противнику в способности учиться.

Результат сражения был неоднозначный, тем не менее Бонапарту не удалось достичь желаемой цели - прорвать русскую линию и тем самым добиться разгрома противника. «Большие батареи», столь любимые Наполеоном, пришлось разворачивать под огнем. Не помогли прорваться и массированные кавалерийские атаки - одна за другой они разбивались о стены штыков русских пехотных каре. Таким образом, Бородино стало первым генеральным сражением, в ходе которого Наполеону не удалось выполнить ни одной из своих первоочередных задач. Эта битва стала началом заката его полководческой звезды. На Бородинском поле полег весь цвет Великой армии. Потеря опытных солдат, ветеранов оказалась для Наполеона невосполнимой. Потери при Бородине были беспрецедентны, до трети каждой из противоборствующих армий. После окончания Наполеоновских войн лучшие военные умы России, анализируя опыт прошедших сражений, пришли к выводу, что применявшаяся в недавнем прошлом тактика требует значительной переработки. Несмотря на всю свою эффективность, колонны с каждым сражением становились уязвимее как для ружейного, так и для артиллерийского огня, хотя само применявшееся оружие оставалось, в общем, прежним. Радикально изменились масштабы войн. Если еще в XVIII веке численность армии редко превышала 50 000–60 000 человек, то в 1814 году сражались уже не просто войска, а, по сути, вооруженные нации. Союзники в 1815 году выставили против Франции неслыханное число солдат - до миллиона человек. Плотность огня на полях сражений возросла, и батальонные колонны стали нести чересчур тяжелые потери, еще не успев даже сблизиться с противником.

Ценность солдата, которого обучали годами, была слишком высока, чтобы тратить его жизнь понапрасну. Изучив опыт кампаний 1812–1814 годов, Барклай-де-Толли в 1818 году предложил императору Александру I заменить батальонные колонны на полях сражений густыми стрелковыми цепями, более мобильными, более маневренными и, что самое важное, не представлявшими собой такой хорошей мишени. Однако провести в жизнь столь радикальное изменение тактики Барклай не успел - вскоре он умер. Другого столь дальновидного и влиятельного полководца в России не было, поэтому русскую пехоту продолжили обучать по старым уставам. Идею Барклая-де-Толли реализовали англичане и французы в Крымской войне, и это дорого стоило русской армии.